Естественно, что перед такой знаковой датой следует как следует ещё раз подумать и переосмыслить те причины и те события, которые привели к ВРК. Не исключено, что в процессе более или менее объективного обсуждения удастся многое понять и в предстоящих перед нами событиях (может быть, даже и не менее драматичных), ведь с какой стороны не смотри (с правой, левой ли) вся наша продолжающаяся постсоветская реальность является прямым продолжением процесса запущенного в смуте 1917г.
Итак, тема: национальное самопознание - столетний юбилей ВРК.
Кстати, обсуждение в блогосфере этой темы уже началось в прошлом году, в этой связи можно упомянуть замечательные посты о российской демографии и административном аппарате РИ в предреволюционный период: http://sputnikipogrom.com/history/24010/what-we-lost , (прекрасный пост-справка по демографии РИ) - http://users.livejournal.com/_devol_/1042044.html
Помимо этого не случаен был проявлен большой интерес в блогосфере к событиям 1905г., которые по праву именуются генеральной репетицией 1917г. А до этого был даже интересный пост (правда, небесспорный) по поводу декабристов как первоисточника ВРК - http://philologist.livejournal.com/8068147.html?view=181540147#t181540147
Вот только трудно решить с кого начать обсуждение этой предреволюционной темы, т.е. с чьих наиболее информационно интересных воспоминаний и мемуаров - с революционеров или их противников из чинов политической полиции. Самыми бессмысленными и недостоверными по понятным причинам конечно же являются мемуары победителей большевиков, однако и не все воспоминания побеждённых (правых белых, эсеров и меньшевиков) достаточно интересны. Например либеральный Филологист, начиная тему обсуждения, почему то решил начать её с самовлюблённого петушка Керенского (лучше всего почитать о нём у Романа Гуля), совершенно пустой и опереточной фигуры - http://philologist.livejournal.com/8102950.html#comments (между прочим о Керенском вспомнили ещё несколько блогеров, - нашли о ком вспоминать!).
С моей точки зрения, наиболее интересной фигурой серьёзно и компетентно свидетельствующей о предреволюционной ситуации в РИ является самый добросовестный защитник исторических устоев из чинов политической полиции Александр Васильевич Герасимов.
Кратко из Вики о нём: "В 1905—1909 годах начальник Петербургского охранного отделения. Благодаря сотрудничеству с Е. Азефом предупредил террористические акты против Николая II, вел. кн. Николая Николаевича, министра И. Г. Щегловитова, премьер-министра П. А. Столыпина".
А.В. Герасимов был верным столыпинцем, помогшим властям справиться с первой Генеральной репетицией смуты, но что он получил за это? - грязную провокацию из-за который он чуть было не попал под военный суд вслед за своим предшественником А.А. Лопухиным - но об этом лучше читать в самих мемуарах. - http://www.kouzdra.ru/page/texts/gerasimov/index.html
В посте (27.12.15 - http://garden-vlad.livejournal.com/983693.html#comments) уже приводились выдержки из мемуаров Герасимова о своём неудачном предшественнике ген. Зубатове и слабости царской администрации, не смогшей предотвратить события 9 января и нейтрализовать провокатора Гапона, но сейчас приведём ряд свидетельств Герасимова из его мемуаров "На лезвии с террористами", дающего убийственные характеристики крайне правым черносотенным силам, которые по его мнению не только не могли противостоять революционерам, но по сути дела компрометировали власти и подрывали "основы режима", но только с другой стороны. Эти оценки (несомненно компетентные!) могут не понравиться нашим современный "правым", но что сделаешь - лучше смотреть правде в глаза, чем тешить себя разными сказочками или придуманными мифами. (Правда, можно допустить, что в чём то Герасимов "перегнул палку" в своих оценках, но вряд ли слишком намного.)
Эксклюзив по теме радикального черносотенства:
1. Какими силами располагал Герасимов? -
"Аппарат охранного отделения был очень велик (это по его мнению! Чудак, в сравнении с КГБ это были просто копейки, как только можно было противостоять тогда крамоле с такими жалкими силами).
Под моим начальством находилось не менее 600—700 человек. Здесь были и уличные агенты (филеры, свыше 200 человек), и охранная команда (около 200 человек), и чины канцелярии (около 50 человек) и т.д. Верхушку составляли жандармские офицеры, прикомандированные к охранному отделению (их было человек 12—15), и кроме этого чиновники для особых поручений (5—6 человек). Такое количество служащих мне казалось вполне достаточным для осуществления задач, стоявших перед политической полицией в Петербурге, но личный состав был далеко не удовлетворителен. Очень многих пришлось удалить, прежде чем удалось подобрать такой состав, который стал послушным и точным орудием в моих руках. Много пришлось поработать и для того, чтобы подтянуть дисциплину среди служащих. Эта дисциплина стояла вначале далеко не на нужном уровне. Я уже упоминал, что и у нас едва ли не дошло до стачки филеров: когда летом 1905 года один из них был убит на окраине города революционерами, то остальные пытались устроить совещание и выработать требования, чтобы их не заставляли ходить в рабочие предместья, особенно по ночам..."
2. О главе Союза Русского Народа докторе Дубровине:
"Мне пришлось присутствовать, можно сказать, при самом зарождении крайне правой, монархической организации. Вспоминаю, что еще в октябре 1905 (до издания манифеста 17 октября), в то время, когда повсюду шли демонстрации и стачки, я как-то в разговоре с Рачковским высказал удивление, почему не делаются попытки создать какую-нибудь открытую организацию, которая активно противодействовала бы вредному влиянию революционеров на народные массы. В ответ на это мое замечание Рачковский сообщил мне, что попытки в этом отношении у нас делаются, и обещал познакомить меня с доктором Дубровиным, который взял на себя инициативу создания монархической организации. Действительно, через несколько дней, вскоре после объявления манифеста 17 октября, на квартире Рачковского я встретился с Дубровиным и еще с одним руководителем этой новой организации инженером Тришатным. Доктор Дубровин произвел на меня впечатление очень увлекающегося, не вполне положительного человека, но искреннего монархиста, возмущенного революционной разрухой, желающего все свои силы отдать на борьбу с революционным движением. После мне рассказали, что он имел в качестве врача очень большую практику и хорошо зарабатывал, но забросил ее ради своей деятельности в монархической организации. Однако, все его многоречивые рассуждения свидетельствовали о некоторой неосновательности его. Если поверить его словам, то стоило ему только клич кликнуть, и от революционеров следа не останется. Я по своей должности начальника политический полиции лучше кого бы то ни было знал, что дело обстоит далеко не так просто, и пытался перевести разговор на более конкретные вопросы, - что и как можно делать представителям монархического движения. Особенно рекомендовал я посылать своих ораторов на революционные митинги, где они открыто боролись бы против революционных идей. Дубровин говорил, что это легко сделать и что он, конечно, будет посылать на митинги своих людей. У меня далеко не было уверенности, что это действительно будет сделано."
(- Разумеется, ни о каком серьёзном состязании с пассионарными революционерами в то время речи быть не могло, ибо ультраправые были на деле в то время на три четверти совершенным фейком. Да и что они могли идейно противопоставить, архаические идеи о сакральности царской власти уже таяли на глазах даже в самой простонародной среде)
3. Что в действительности представлял из себя СРН:
"Расцвет Союза Русского Народа начался в 1906 году после назначении петербургским градоначальником фон-дер-Лауница. Последний с самого начала своего появления в Петербурге вошел в ряды Союза Русского Народа и стал его неизменным покровителем и заступником. Едва ли не по его инициативе, во всяком случае при его активной поддержке, при СРН была создана особая боевая дружина, во главе которой стоял Юскевич-Красковский. Всем членам этой дружины было от Лауница выдано оружие. Так как Лауниц был в известной мере моим официальным начальством, то мне приходилось раз-два в неделю бывать у него с докладом. Обычно я приезжал к нему ночью, около 12 часов, - и почти не бывало случая, чтобы я не заставал в его большой квартире на Гороховой полную переднюю боевиков-дружинников СРН. Моя информация об этих дружинниках была далеко не благоприятная. Среди них было немало людей с уголовным прошлым. Я, конечно, обо всем этом докладывал Лауницу, советуя ему не особенно доверять сведениям, идущим из этого источника. Но Лауниц за всех за них стоял горой.
- Это настоящие русские люди, - говорил он, - связанные с простым народом, хорошо знающие его настроения, думы, желания. Наша беда в том, что мы с ними мало считаемся. А они все знают лучше нас...
Именно этой дружиной СРН было организовано в июле 1906 убийство члена Первой Государственной Думы кадета М.Я. Герценштейна. Он жил в Финляндии недалеко от Петербурга. Во время одной из прогулок его подкараулили дружинники, застрелили и скрылись. Непосредственные исполнители этого террористического акта справа были люди темные, пьяницы. Именно благодаря этому и выплыла наружу вся история. Как мне доложил мой Яковлев, за убийство профессора Герценштейна было получено от Лауница 2000 рублей, которых исполнители между собой не поделили. Начались между ними споры - и все дошло до газет. Охранному отделению, конечно, все это в подробностях было известно, но принять против дружинников какие-нибудь самостоятельные меры я не мог, ибо Лауниц, покрывавший их, был моим начальником, Единственное, что я мог сделать, это доложить обо всем Столыпину. Тот брезгливо поморщился:
- Я скажу, чтобы Лауниц бросил это дело..."
4. Прямая уголовщина:
"Это было, кажется, осенью 1906 года, когда в Охранное отделение ко мне поступило несколько жалоб относительно "пропаж" ценных вещей во время обысков. Я приказал произвести расследование. Мне дали справку о том, что таких обысков чины Охранного отделения вообще не производили. При дальнейшем расследовании выяснилось, что Лауниц выдавал членам боевой дружины СРН удостоверения на право производства обысков. Опираясь на это удостоверение, дружинники являлись в участки, брали с собой чинов наружной полиции и вместе с ними производили те обыски, какие находили нужными. Подобные действия, естественно, меня возмутили, так как они компрометировали полицию в глазах населения, - тем более, что при таких именно обысках и происходили "пропажи" ценных вещей. Я подробно доложил об этом Столыпину, который всецело разделил мое возмущение и вызвал для объяснения Лауница. Во время этого объяснения я повторил ту характеристику боевой дружины СРН, которую я раньше давал в беседах с Лауницем, и настаивал на категорическом запрещении ей вторгаться в компетенцию полиции. Лауниц энергично защищал дружину и особенно расхваливал Юскевича-Красковского. "Если Красковский сказал, - говорил он, - nо значит это правда. Он хорошо знает.. " Но заступничество Лауница не помогло. Столыпин решительно запретил СРН вмешиваться в действия полиции.
- Если у Красковского, - заявил он, - имеются какие-нибудь интересные сведения, пусть он сообщит их полковнику Герасимову... Самочинных же действий быть не должно.
Это объяснение сильно задело самолюбие Лауница, который в это время уже метил весьма высоко и, почти не скрываясь, критиковал действия Столыпина, находя его чересчур "либеральным". Вначале Лауниц пытался и меня завербовать в свой лагерь. Он знал меня по Харькову еще совсем молодым офицером - и на основании этого старого знакомства несколько раз заводил со мной разговоры на тему о том, куда же Столыпин ведет Россию. Поняв из моих ответов, что во мне он не найдет союзника против Столыпина, Лауниц стал относиться ко мне с недоверием и раздражением. Как мне передавали, в СРН начали разговоры о том, что Лауниц хочет меня сместить и на мое место назначить Юскевича-Красковского.
Последний был весьма неумным человеком и к тому же очень падким на деньги. Лауниц тем не менее верил ему и постоянно да-вал себя обманывать. Помню, одно время Лауниц стал носиться с планом обезвредить революционеров... скупив все имеющееся у них оружие. Устроить это дело ему обещал Красковский, - лишь бы деньги. С представлением об ассигновке некоторых сумм на эту цель Лауниц обратился к Столыпину. Запрошенный Столыпиным, я отозвался очень резко об этом... неумном плане. Тем не менее Лауниц откуда-то добыл денег и вскоре с большим апломбом заявил о своем огромном успехе: ему удалось купить у революционеров пулемет, заплатив за него 2000 рублей. Столыпин просил меня расследовать этот случай. Удалось выяснить, что пулемет был выкраден из ораниенбаумской стрелковой офицерской школы, — очевидно теми самыми людьми, которые продали его Лауницу. Я доложил об этом Столыпину, который много смеялся."
5. О иеромонахе Илиодоре (авантюрист, отрекшийся в эмиграции в конце концов от православия):
Для того чтобы противодействовать Столыпину и добиться своей максимальной цели, Дубровиным, между прочим, была организована особая депутация к царю во главе с известным впоследствии иеромонахом Илиодором. В эту депутацию входило 10-12 человек, жителей Царицына и прилегающих к нему местностей с Волги. Прибыв в Петербург, они заявились ко мне с рекомендацией от Дубровина. Имя Илиодора мне было знакомо. О нем очень хорошо отзывался Лауниц, считавший его талантливым, патриотическим агитатором. Поэтому я с большим интересом познакомился с ним лично. Он произвел на меня впечатление фанатика, почти нервно больного человека: худой, кожа да кости, с небольшой реденькой черной бородкой, с блестящими глазами, горячей речью. В разговоре он все время сбивался на тон оратора, пересыпая свою речь цитатами из Священного Писания. Он несомненно должен был импонировать нервным людям, но на спокойного и рассудительного человека он не мог произвести большого впечатления. Меня он старался убедить в том, что игра с Государственной Думой опасна, что ее надо уничтожить и твердо держаться старого догмата о божественном происхождении царской власти, ни в чем не отступая от этого принципа. Даже сам царь, говорил он, не имеет права изме нить этот основной закон. Уходя, он должен сдать свое царство таким, каким его получил при вступлении на трон. Именно для этого и приехал Илиодор в Петербург, чтобы добиться аудиенции у царя и убедить его отклонить все новшества и вернуться к положению, существовавшему до 1905 года. Государственную Думу Илиодор ненавидел с бешеной злобой и совершенно серьезно говорил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государствен ной Думы.
Если в общем Илиодор произвел на меня отрицательное впечатление, то от спутников его я вынес впечатление прямо отталкивающее. Все они, земляки Илиодора, принадлежали буквально, я не преувеличиваю, к оборванцам. Некультурные, малограмотные люди. Так как в столице им негде было жить, а Дубровин просил меня их приютить, я отвел для них несколько свободных камер при Охранном отделении и за счет отделения кормил их. Помню, мне было жалко отпустить им рацион в размере, обычно отпускаемом арестованным: для последних брали обед в ресторане по 1 рублю на человека; для членов этой делегации я ассигновал по 30 копеек на харчи."
- Так то вот, арестованных тогда в царской России кормили прямиком из ресторана! - и т.д.
(Вся глава 22 о террористах справа очень интересная и красноречивая. И ещё не известно кто больше расшатывал устои - революционеры слева или авантюристы справа.)