По наводке известного интернет-энциклопедиста "лабазова" http://labazov.livejournal.com/809930.html
сегодня (29 апреля его день рождения) будет полезным вспомнить выдающегося царя-реформатора Александра 2. Над историческим смыслом его реформ и их отдалённых последствиях до сего дня идут споры. Как правильно оценить их значение с высоты нашего времени? Неужели и мы должны приравнивать этого убитого народовольцами царственного реформатора к Горбачёву и заклеймить всякую возможность общественных преобразований, как, например, предлагал это сделать романтик средневекового рабства ("цветущей сложности") Константин Леонтьев, считавший, что Россию, - якобы для её блага -, следует навсегда "подморозить".
С моей точки зрения, подробно излагать её в ЖЖ будет неуместным, всё обстоит прямо наоборот. Несмотря на то что реформы Александра 2 восторженно приветствовали как славянофилы ("Хомяков и другие"), так и западники, повидимому, они не были достаточно радикальными и достаточно продуманными. Однако было бы ошибкою считать главным изъяном реформы консервацию поземельной общины, как это обычно считают либералы, обвинявшие царя в том, что он пошёл на поводу славянофилов в вопросе о сохранении общины. Всё дело обстоит совершенно иначе. Имперский режим законсервировал совсем не ту общину, которую хотели спасти славянофилы. Под "общиной" славянофилы понимали вовсе не то, что существовало в средневековой крепостнической реальности и что так радовало романтиков реакции типа Леонтьева. Стоит только перечитать статью Хомякова об общине, чтобы легко понять, что либеральные националисты славянофилы усматривали в самоорганизующейся (и соответственно преобразованной) общине мощный заслон против всемогущей бюрократии ("крапивного племени") и государственного всевластия. В идеальной модели общины Хомяков видел некое соединение исторической традиции с началами самоорганизации и хозяйственной предприимчивости, т.е. этот смысл общины был существенно иным правительственному, желавшему видеть в общине бессильное орудие административного гнёта. Прав был Герцен, говоривший, что у славянофилов с правительством слова были вроде бы одинаковыми, но значение их резко различалось. Но этого различия некоторые умники не могут осознать до сего времени... В своей принципиальной глубине в общине славянофилы видели нечто подобное протестантским деноминациям Макса Вебера, в которых воспитывался новый человек капиталистического "духа", с его динамическими инстинктами волюнтаристской самоорганизации. (Ибо истинный западный капитализм, в противность банальным марксистским заблуждениям, это вовсе не "прибыль", не ростовщичество, не "производительные силы с производственными отношениями" и прочая белиберда, а способность, обеспеченная реальными политическими условиями, к социальной и хозяйственной самоорганизации, которую то наша власть так жёстко и тотально подавляет во всех сферах общест. жизни - тем самым показывая свою истинно феодальную сущность). Иными словами, царский режим "заморозил" не славянофильский идеал волюнтаристской (добровольческой) общины, но её уродливый средневековый реликт, который уже не смог преобразовать великий П.Столыпин.
Кстати, этот характерный мотив волюнтаристской самоорганизации хорошо воспринял от славянофилов знаменитый русский анархист М.А.Бакунин, считавший Константина Аксакова своим учителем, впрочем это хорошо осознавалось и имперским режимом, обоснованно усматривавшем в славянофилах крайне опасных идеологических противников. Формула соборности Хомякова - "свобода в единстве и единство в свободе" - не оставляла камня на камне от привычной имперской вертикали и слепого почитания чиновных авторитетов.
Другим изъяном реформ Александра 2 было крайне недостаточное внимание к условиям сохранения дворянской аристократии, т.е. некоторого среднего, промежуточного социального слоя, традиционно поставлявшего обществу интеллектуальную элиту и кадры военной и управленческой администрации. Недаром Хомяков самым главным преступлением Ивана 4 считал истребление родовой русской аристократии, которое закономерно привело страну к Смуте. Для большого социального организма такой слой независимой аристократии совершенно необходим, но чтобы его сохранить правительству следовало строже соблюдать условия, необходимые для сохранения помещечьего землевладения. Но этого сделано не было и уже к концу 19 столетия помещечье сословие было практически разорено, что с сожалением отмечал, например, последний идеолог славянофильства Иван Аксаков (бывший сначала большим сторонником радикального гражданского уравнения). Между прочим, непонимание наличия в большой и обширной стране такого аристократического сословия присуще и Соловьям в их известной и интересной книге "Несостоявшаяся революция". Так, например, авторы, как бы упрекают Хомякова за высказанную им мысль в одном проекте об освобождении крестьян, что следует твёрдо взыскивать выкупные платежи с крестьянских общин вплоть до самых жёстких последствий. В отличие от некоторых своих единомышленников, Хомяков был крупным, деятельным и предприимчивым помещиком (можно сказать, почти идеальным представителем правящего класса) и свои взаимоотношения со своей крестьянской общиной строил исключительно на обоюдно строгих договорных началах. Он, в отличие от "народников" не питал никаких иллюзий относительно известных русских недостатков и считал, что к современному правосознанию следует приучать как высшие, так и низшие сословия, не делая ни для кого поблажек. Только при таких жёстких условиях воспитывается гражданское правосознание современного "гражданского общества" и соответствующего ему современного "национального государства".